Вторые сутки жил поросёнок на новом месте. Всё это время он ничего не ел, неподвижно лежал среди закута и с тоской глядел перед собой в пол.
Тяжко было поросёнку выдержать свалившиеся на него в последние дни испытания. Сначала его вместе с братьями и сестричками забрали от мамы и посадили в тесный деревянный ящик. Долго их везли в телеге по неровной дороге. Оказались они на рынке. Здесь всякие руки то и дело просовывались сверху в ящик и ощупывали их. Дальше поросёнка схватили за уши, вытянули из ящика и затолкали в душный мешок. Снова его долго везли, пока не оказался он в этом закуте. После компанейской, весёлой, вольной жизни попасть одному сюда, к этим незнакомым нудным тёткам,- легко ли это?..
Тётки, обе упитанные, только одна чёрная, а другая рябая, день и ночь храпели и поднимались единственно для того, чтобы похлебать из корыта пойла. Затем возвращались в угол, валились на солому и снова начинали храпеть.

И сколько они могут спать? Неужели им здесь хорошо? – подумал, косясь на свиней, поросёнок.
Те через какое-то время зашевелились, открыли глаза и стали потягиваться и чухаться.
- Как, по-твоему, есть скоро принесут? – вымолвила рябая свинья, широко при этом зевая.
- Вот-вот будет,- уверенно сказала чёрная. – Сама же знаешь, у меня насчёт этого брюхо никогда не подводит. Сплю, а потом чувствую, что в брюхе урчание начинается,- ну, пора, значит, просыпаться, еда вскорости прибудет.
- А я сон снила. Будто вот здесь, у нас, до половины стен похлёбки какой-то вкусной налило. Вкусной такой, тёплой, пахучей. А мы с тобой плаваем в ней, ныряем, гоняемся одна за одной… Ну просто рыбы!.. После надоест, и спим. И не тонем! Лежим вот так на поверхности, и не тонем. А когда проснёмся, хлебаем, сколько тебе влезет…
- Так, дорогая, так… Всё у нас очень даже хорошо… Кругом путём… Лучше чем у кого… Жизнь малина… Кормят, я бы сказала… Ну, просто на убой…
- Э, э, ты! Осторожно с такими фразами!
- Да ты что, юмора не понимаешь?
- В пятак бьют за такой юмор!
- Скажите, а что вы здесь делаете? – спросил, несмело пошевелившись, поросёнок.
Удивлённо свиньи глянули на него, затем переглянулись и захохотали.
- Прорезался всё же наконец голосочек,- сказала рябая. – А мы уже думали, что ты, может, немой… Ничего здесь не делаем. Не хватало ещё делать. Вот, лежим целыми днями, и дрых-дрых.
- Ой, но это, наверно, так скучно…- разочарованно проговорил поросёнок. – Мне кажется, вам здесь… плохо.
Свиньи снова захохотали.
- Дитятко, ты ошибаешься,- произнесла снисходительно чёрная. – Нам здесь хорошо. Разве плохо вот так жить, когда только заговоришь о еде, а её уже несут?
В ворота сарая, с ведром пойла, входила хозяйка. Свиньи, хоть и были раскормленные, весьма живо вскочили на ноги, подбежали к корыту и, когда хозяйка вылила, громко начали хлебать.
Поросёнок больше не мог терпеть голод. Он встал, подошёл к корыту и всунул в него рыльце. Свиньи немного пододвинулись, давая ему место. Однако, едва только хозяйка вышла, чёрная так сильно поддела поросёнка рылом, что он мгновенно отлетел в сторону. Недоуменно поросёнок поднялся. Свиньи вовсю продолжали хлебать. Поросёнок снова подошёл, но здесь свиньи угрожающе зарычали.
- Куда? – вымолвила рябая.
- Брысь! – сказала чёрная.
В растерянности и страхе поросёнок отбежал.
Наевшись, свиньи упали на солому. Поросёнок долизал в корыте и тоже хотел было устроиться на соломе.
- Ану, вон отсюда! – рявкнула одна свинья. – Возле дверей твоё место!
Поросёнок лёг возле дверей на голые доски.
Свиньи вскорости захрапели. Они его почему-то не любят! Что он сделал им плохого? За что они гонят его? Ничего не мог понять поросёнок. С новою силой охватила его тоска, и он заплакал.В следующие дни поросёнку жилось не лучше. Мало ему перепадало пищи; спал на жёстких холодных досках. Свиньи, и без того дебелые, на его глазах всё толстели. К поросёнку они относились презрительно и почти не разговаривали с ним.
Первое время в том, что они такие неприветливые к нему, поросёнок виноватил себя. Делаю какие-то глупости, вот им и не нравится, думал он. К тому же они вон какие огромадные; значит, им нужно много есть, много требуется соломы. А тут я появился; им всего этого стало меньше. Вот они и злятся… Но дальше поросёнок кое в чём начал разбираться. Так, он убедился, что если им всем троим лечь на соломе, то и тогда бы ещё оставалось свободное место; свиньи же по-прежнему его к себе не пускали и валялись как хотели. Достаточно было бы на всех и пищи, однако свиньи старались поесть всё сами, ему оставляя мизер.
- Как вам не стыдно…- медленно однажды проговорил поросёнок.
Недоуменно свиньи уставились на него.
- Как не стыдно…- продолжал поросёнок с горечью. – Где только ваша совесть… Разве так можно… Не думал я, что вы такие… А вы же не одни здесь… Мне тоже как-то нужно… Нет, вы всё о себе думаете… Посмотрели бы на себя сбоку… Хоть бы как употребляете… Не хотите, а всё-равно в себя… Мало, мало… Эх, вы… Столько жадности… Это позор… Просто позор…
- Ты давай не умничай,- произнесла одна свинья. – Употребляем, сколько необходимо, и не указывай. Доживи до наших лет, тогда учи.
- Вот именно, дитятко,- отозвалась другая. – Поживи сначала, потом рассуждай. И вообще, в нашу жизнь не лезь. Сами знаем, что нам и сколько надо. Мы ещё добрые, а то вообще могли оставить без похлебочки. Ай, не нарывайся.
Сказано это было свиньями без повышения голоса. Однако поросёнок видел, что их заплывшие жиром глаза ещё больше сузились и отсвечивают злостью. Поросёнок молча лёг в стороне.Миновало ещё несколько дней. Свиньи совсем перестали церемониться с поросёнком. При встрече они надвигались на него, и ему ничего не оставалось, как отбегать в сторону, иначе они могли бы его затоптать. Всё так же не хватало еды. Гнев и возмущение накапливались в поросёнке, и раз в отчаянии подался он на свиней. Те легко справились с ним, покусав и отбросив к двери, а затем с наигранным удовольствием растянулись на соломе.
Поросёнок долго в угнетении молчал.
- Нет… Нет… Я так никогда бы не сделал… - тихо наконец заговорил он. – У меня всё было бы по приязни… Никаких ссор, ничего… По-хорошему всё…
- А кто тебя принуждает лезть на нас? Не лезь, и не будет ссор! – сказала одна из свиней и захохотала; другая тоже.
- Да разве же я на вас лезу? Это же вы виноваты! Всё делаете так, словно только вы две здесь, а меня нет… Всё себе, под себя… Разве так можно? Вместе живём. Справедливость какая-то должна быть…
- Ишь, разумный какой… А кто ты такой для нас? А? Жили нормально, спокойно, и вдруг этот возникает: вы такие, вы сякие… Звал тебя кто сюда? Ждали тебя здесь?
- Но я же не сам… Меня сюда… другие…
- Вот и показывай на других, а на нас нечего… Ишь, нашёлся! Много вас, которые о совести разной, справедливости всякой кричат, а придёт пора – куда всё это девалось! Знаем вас!
- Ага! «Справедливость» Под хвост себе её заткни, недоношенный!
Разговаривать с ними дальше, как видел поросёнок, не имело смысла – слишком уж разные оценки всего были у него и у этих двоих. Больше он никогда с ними не заговаривал. Отчаяние и негодование, копившиеся в нём, выливались иногда в яростные стычки. Свиньи безжалостно его искусывали. В чёрные эти часы утешало поросёнка одно – мечты о лучшем будущем, когда он подрастёт, наберётся сил и тогда уже обязательно защитит себя и свои представления от оскорблений и обид.Будущее это наступило значительно раньше, чем поросёнок ожидал.
Как-то в сарай пришли несколько человек, схватили свиней и, несмотря на их визг и сопротивления, вытащили наружу.
Назад свиньи не вернулись.
И поросёнок стал жить один. В этот день он впервые с того времени, как попал сюда, в отсек, хорошо поел, затем с наслаждением лёг на тёплую солому и быстро уснул.
Совсем другая пошла у поросёнка жизнь. С радостью замечал он, что тело его растёт, крепнет. Прежняя тоска, причиною которой были постоянный голод и угнетение, исчезла. От полузабытого уже чувства – сытости, от избытка сил хотелось прыгать и носиться, что поросёнок часто и делал.Регулярно подбрасывали в закут свежую солому. Приносили похлебку в должное время. Никто не грыз, не кусал. Превратился незаметно для себя поросёнок в большую, неповоротливую свинью. Двигалась, когда очень хотелось почесать о стену бок; или нужно было подойти к корыту; или наведаться в угол. А так всё лежала да спала. Думать хоть о чём, когда в чреве так полно да хорошо, не хотелось. Воспоминания о прежних невзгодах, иногда возникавшие, казались свинье неприятными; быстрее она старалась их прогнать. Что же до прежних своих суждений о добре, справедливости и прочем, то теперь они представлялись ей просто наивными и глупыми. Однажды она проснулась и увидела возле себя новое существо. Это был серенький поросёнок. Неподвижно он лежал и смотрел перед собой в пол. Что-то знакомое начало брезжить в памяти свиньи. Встал перед ней образ: она сама, такая же вот малая, хлипкая, худосочная. Образ этот помаячил, подрожал – и сплыл куда-то.
Пришла с ведром пойла хозяйка. Свинья поднялась, неуклюже подступилась к корыту и, когда хозяйка вылила, начала громко, разбрызгивая, хлебать. Ткнулся в корыто и поросёнок. Хозяйка понаблюдала за поросёнком и, убедившись, что он ест хорошо, вышла. Свинья резко поддела поросёнка лычом. Стремительно он отлетел в сторону.
- За что? – произнёс, поднимаясь, поросёнок.
- После меня! Ясно? – прочавкала свинья.
Наевшись, она свалилась на солому. Поросёнок долизал в корыте, подошёл к свинье и сделал движение, чтобы лечь рядом.
- Куда? К двери давай! – проревела свинья и, видя, что поросёнок растерянно, широко открыв глаза, смотрит на неё, подняла ногу, оттолкнуло поросёнка копытом и брезгливо проговорила: - Ну, пшёл!

Авторский перевод с белорусского